– Видно, те, кто живет в верховьях, не хотят пока плавать к нам, – объяснял сам себе и Токсару эту ситуацию Ларин, глядя, как далеко позади остаются настоящие горы, а мимо проплывают холмы, становясь все более пологими и предвещая скорую степь по левому борту.
– А тем, кто хочет плыть вверх, мы тоже перекрыли путь, захватив морской берег и земли Палоксая, – поддержал разговор бывалый мореход, – так что вся река в этом течении наша.
Ларин решил его пока не разубеждать в том, что касалось «нашей» реки.
«Ну зачем ему знать, что в дельте снова хозяйничают греки, – подумал адмирал, – пусть пока пребывает в счастливом неведении. Хоть бы спросил, зачем это нам понадобилось катапульты и баллисты тащить обратно, едва дойдя до берегов Адриатики. Что нам, заняться больше нечем?»
И вдруг, вглядываясь в очередную излучину реки, за которой вот-вот должна была показаться скифская крепость, он заметил самую настоящую триеру, рассекавшую волны своим тараном.
– Нас, похоже, встречают, – усмехнулся Ларин, – не могут дождаться. Наверное, Иллур уже прибыл в крепость и отправил эту триеру на поиски.
Он даже спустился с кормы, прошел по палубе между столпившимися на ней скифами, смотревшими на пологие берега, словно ожидая увидеть за холмами передвижения конной армии царя, и оказался на носу. Там он ухватился на резную балку, изображавшую какое-то кельтское божество, даже чуть перегнулся через борт и стал пристально вглядываться в приближавшийся корабль.
Триера ходко шла навстречу под парусом, благо ветер ей был попутный. Но чем дольше вглядывался скифский адмирал в совершенные обводы корабля, тем больше его разбирало любопытство. Он знал почти все свои корабли «в лицо», кроме тех, конечно, которые Гилисподис мог построить после его отплытия из Тиры. Но стиль мастера был ему слишком хорошо знаком, чтобы понять – эту триеру сделали не для скифского флота.
– Черт меня раздери, – пробормотал Ларин, разглядев на палубе греческие шлемы с красными плюмажами и панцири пехотинцев, явно выстраивавшихся вдоль бортов не для парада, – да это же греки.
Он развернулся назад и, вскинув руку, крикнул так, чтобы его услышали даже на корме:
– Приготовиться к бою! Впереди греческая триера.
Скифские воины, уже полагавшие себя на своей земле и в двух шагах от крепости, где их ожидал собственный флот, казалось, не сразу поняли смысл команды. Но ее подхватил Токсар, разглядевший греческие панцири, а после команды Ларина отогнавший последние сомнения.
– Разобраться по бортам! Приготовить луки и мечи к бою! – прогремело над палубой.
– Сообщи остальным, – приказал Ларин Токсару, оказавшись на корме, – а то они тоже ожидают лишь почетную встречу.
Пока скифы готовились к бою, разбирая свои легкие кавалерийские щиты и мечи, Ларин рассматривал приближавшуюся триеру, прикидывая шансы на успех. Они получались не очень велики, несмотря на то что численное превосходство было на стороне скифов. Ни одна из речных бирем тарана не имела. Не говоря о том, что на заваленной тюками и запруженной бойцами палубе не было и намека на место под метательные машины. А на триере их было сразу несколько штук.
«И откуда же ты тут нарисовалась? – подумал Леха, глядя, как прислуга греческих баллист наводит на них метательные орудия. – А может, и нашей крепости уже нет? Или она в руках афинян, прорвавшихся сюда раньше Иллура».
Адмирал поспешил отогнать эти предательские мысли. Сейчас было не до гаданий. Как моряк, побывавший уже не в одном сражении, он отчетливо понимал – еще немного и каменные ядра начнут превращать в решето корабль Ингибила, который никак не мог ответить грекам той же монетой. Нужно было что-то противопоставить этой акуле, случайно нарвавшейся на стаю неповоротливых тюленей.
Он также понимал, что единственной надеждой был абордаж, несмотря ни на какие жертвы. Все равно их будет больше, если греческая триера начнет дырявить их ядрами и пускать на дно одного за другим своим тараном. Уж в этом-то Ларин не сомневался ни секунды, глядя, как исчезает парус на триере и открываются порты, выпуская из себя длинные весла. И если биремы еще могли хоть как-то противостоять этому кораблю, пытаясь вступить в абордажный бой, то небольшим «транспортам» с лошадьми и солдатами оставалось только пытаться уходить от столкновения, иначе их ждала верная гибель.
Леха точно знал – окажись он на месте капитана триеры, не стал бы сближаться для абордажа. А зачем? Ширина реки позволяла триере маневрировать почти беспрепятственно как вдоль строя, так и между кораблями, чтобы расстрелять из орудий хоть весь караван. И греки наверняка не станут терять своего преимущества.
– А ведь он так и сделает, – проговорил вслух Ларин, – дай сигнал, чтобы сломали строй и рассредоточились по реке. Так вернее кто-нибудь проскочит.
– Что сделает? – из-за поднявшегося шума переспросил Токсар, но ответа от адмирала не дождался.
Ответ прозвучал со стороны греков. Два первых ядра, просвистев в вечернем небе, обрушились точнехонько на бирему. Одно прошило насквозь палубу и прибило кого-то из гребцов, ранив, похоже, еще нескольких человек. Вслед за падением первого ядра из трюма послышались дикие крики. А второе превратило в кашу троих лучников на носу, обрушив небольшой навес.
– Сразу в десятку! – сплюнул адмирал. – Эх, мне бы сюда триеру… Лучники, отвечать!
Скифы открыли стрельбу по высокому борту триеры, показавшемуся уже совсем близко. Им даже удалось зацепить нескольких греков, хоть большинство стрел забарабанило по щитам гоплитов, выстроившихся вдоль борта за метательными машинами.